Вслед за выставкой Пикассо, открывшейся осенью 1956 года в Пушкинском музее, круг художников-нонконформистов познакомился с современным западным искусством на VI Всемирном фестивале молодежи и студентов в 1957 году. Многие незначительные и случайные имена, представленные на выставке в Парке Горького, сегодня забыты, но тогда это была единственная возможность увидеть в Москве экспонированные работы в стиле сюрреализма, абстракционизма и экспрессионизма (до этого знаменательного события история изобразительного искусства заканчивалась для советской публики импрессионизмом). Затем на Американской национальной выставке в парке Сокольники в 1959 году были показаны одни из лучших образцов нью-йоркской школы абстрактного экспрессионизма, что привело к перевороту в сознании молодых творцов. Картины Джексона Поллока, Марка Ротко, Роберта Мазервелла, Филипа Гастона, Аршила Горки, Виллема де Кунинга, Уильяма Базиотиса ускорили их освобождение от творческой немоты и поиски актуальных средств художественной выразительности. Новый арсенал изобразительных техник и палитра современных для того времени решений сформировали фундамент будущего советского неофициального искусства.
Эксперименты американских композиторов Джона Кейджа (1912–1992), Джорджа Крама (1929–2022), Эрла Брауна (1926–2002), Мортона Фелдмана (1926–1987) и Фредерика Ржевского (1938–2021) стали известны советским композиторам с большим опозданием. Опыты расширения смысловой составляющей музыки и обновление техник композиторского письма повлекли за собой ряд тектонических сдвигов, изменивших лицо Новой музыки. Стилевой плюрализм второй половины XX века переливается множеством красок. Примеры формальной композиции, создание графических партитур, внедрение элементов инструментального театра, «музыкальный жест как средство композиции» (Татьяна Цареградская), эксперименты в области конкретной музыки, электроники — все эти звенья одной цепи предшествовали появлению американского минимализма, преодолевшего эволюционный кризис авангардных практик. До сегодняшнего дня для некоторых он так и остался актуальным «паттерном современности» (хотя минимализм — всего лишь одно из многочисленных направлений развития музыки начиная с 1960-х годов).
Практически каждый из советских композиторов-нонконформистов, пережив увлечение послевоенным авангардом, который в 60-е начал просачиваться в СССР сквозь щели в «железном занавесе», десятилетие спустя нашел свой индивидуальный выход из «авангардного тупика». Творческие стратегии поражают своим многообразием: бегство «в добровольную бедность» путем создания собственного стиля и техники композиции под названием «tintinnabuli» (колокольчики. — лат.) Арво Пярта (р. 1935), эксперименты со старинной музыкой композитора и клавесиниста Андрея Волконского (1933–2008) и его младшего коллеги Валентина Сильвестрова (р. 1937), развитие отдельных творческих методов и техник письма, созданных ранее: полистилистика Альфреда Шнитке (1934–1998), серийная додекафония Николая Каретникова (1930–1994).
Данная концертная программа в сопоставлении с изобразительным искусством Льва Кропивницкого (1922–1994) и Михаила Кулакова (1933–2015), наследующих напрямую многое от американской абстракции, предлагает проследить за метаморфозами музыки США 1950-х годов от Джона Кейджа до Фредерика Ржевского. Считаем правомерным поставить вопрос в сослагательном наклонении: насколько бы поменялся язык музыки многих из перечисленных композиторов бывшего СССР, если бы они так же, как их коллеги-художники, по выражению Владимира Немухина (1925–2016) испытавшие «целительный шок» от западного послевоенного изобразительного искусства, смогли своевременно услышать музыку своих американских коллег?..
Лев Кропивницкий стал одним из первых мастеров своего поколения, обратившихся к беспредметному искусству не как к геометрической абстракции, а как к чистому выплеску эмоции. К своему абстрактному экспрессионизму, наполненному колористическими взрывами эмоций, он пришел через войну, лагеря и ссылку — живопись стала для художника выплеском колоссального внутреннего напряжения. Лев Кропивницкий говорил: «Акт живописи стал для меня актом познания». События внешнего мира фиксируются им, как катастрофы, предельные состояния сознания создают парадоксальные образы пространственных трансформаций — сгущение пространства и его разряжение, сужение и свободную проходимость, искривление и неожиданную перспективу. Его работы выполнены в спонтанной манере письма с щедрой фактурностью красочного слоя. Он шел в ногу с мировым развитием абстрактного искусства — уже на рубеже 50–60-х годов творчество Кропивницкого было оценено такими мэтрами современной культуры, как Жан Кокто, Жан-Поль Сартр и Эжен Ионеско и французским художественным критиком Мишелем Рагоном.
«Круг моих проблем в искусстве, — писал художник, — осмысление космоса, непроявленные, скрытые силы, действия, свершения; место во всем этом человека, каждого из нас, непознанные наши связи со Вселенной, вне нашего восприятия времени и пространства, тайна единства механизма мира, где все едино, где все отражается на всем».
На путь абстрактного экспрессионизма встал и Михаил Кулаков. Пытаясь найти новые средства выражения, он, как и многие современники, экспериментировал с техниками и использовал различные практики, например, живопись посредством медитативного разбрызгивания краски. Его композиции буквально вырываются за пределы холста фантастическими неоднородными сочетаниями форм и цветов. Как пишет искусствовед Сергей Попов, «Пространство его картин смешанное: оно акцентирует то глубину, то фактуру поверхности; оно ведет себя не как „просто фон“, но как равноправный участник цветовой драмы вокруг цветом же выстраиваемого знака». Михаил Кулаков утверждает в своей живописи «жест-знак», уводящий историю искусств в сторону символизма и мистических исканий.